Михаил Решетников, доктор психологических наук, кандидат медицинских наук, профессор, президент Европейской Конфедерации Психоаналитической Психотерапии

Вступление из сборника работ Зигмунда и Анны Фрейд "Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов"

Уже во время первых, еще не называемых психоаналитическими, сеансов Фрейд обращает внимание на то, что в рассказах пациентов почти всегда выявляется повышенная фиксация на темах и психотравмирующих переживаниях, так или иначе связанных с попытками или результатами совращения их в детстве преимущественно со стороны близких  родственников, и наиболее часто — дочерей отцами. В целом, и это хорошо нам известно из клинической практики, такие ситуации действительно нередки в семьях с отягощенным психиатрическим анамнезом. Как говорят психиатры: “Родственники наших больных — это родственники наших больных”.

Позднее признание роли психотравмирующих ситуаций раннего детства, и особенно — детской сексуальной травмы, в качестве пускового механизма психопатологии вошло в число основных постулатов психоанализа. Действительно, многие невротические нарушения сопровождаются сексуальными — в психиатрии это общепризнанный факт с конца прошлого века. Безусловно и то, что, как тогда, так и сейчас, рассказы невротических больных очень часто бывают достаточно специфически сексуально окрашены или тяготеют именно к этой сфере человеческих отношений. Тем не менее, вопрос о первичности или вторичности, или закономерной связи сексуальных нарушений и невротического заболевания, по-прежнему, остается предметом дискуссии.

Для Фрейда и ряда его современников повода для дискуссии в этом вопросе не было. Будет справедливым сказать, что многие открытия Фрейда были известны психиатрической науке гораздо раньше. Уже были описаны инцест, мазохизм, садизм, ранняя сексуальность и другие перверзии. Но с одним существенным отличием — все это изучалось, описывалось и признавалось лишь примени­тельно к клинической (психиатрической) практике и считалось правомерным в приложении к аномальному состоянию психики и поведения. Что же тогда вызвало столь кате­горичное неприятие идей Фреда?

Фрейд впервые сказал, что сходные явления различ­ной степени выраженности в той или иной (явной или скрытой) форме присущи всем людям, представителям всех сословий, не делая исключения ни для своих коллег, ни для самого себя. Естественно, это могло быть и было воспри­нято как вызов общественной морали и вызвало соответ­ствующую реакцию. Вспомним, что речь идет о достаточно религиозном, можно сказать, пуританском (не без элементов ханжества) обществе конца XIX века, когда роман “Мадам Бовари” был запрещен как безнравственный, а произведения Эмиля Золя вообще считались порнографическими. Поэтому обвинение в шарлатанстве было, по-видимому, не самым грубым определением начала научной деятельности Фрейда. И чтобы отстаивать такие взгляды нужно было иметь не только неисчерпаемый источник своей правоты, но и обла­дать почти отчаянной научной смелостью, ибо вероятность неприятия и осуждения была очевидной, а возможность по­нимания и признания — весьма гипотетичной.

Через какое-то время, и, как отмечают некоторые историографы психоанализа — в известной степени в угоду общественному мнению, Фрейд качественно трансформирует свою гипотезу и делает неожиданное заключение, что было бы неверно обвинять всех отцов в извращенности, так как в рассказах невротических больных об обстоятельствах возникновения аффективных переживаний очень трудно, а нередко — невозможно отличить истину от вымысла (и с этим, я думаю, согласится любой специалист-практик, независимо от его отношения к психоанализу). Сущность же трансформации гипотезы Фрейда состояла в следующем: сексуально окрашенные рассказы пациентов могут быть лишь продуктом их болезненных фантазий, но эти фантазии, хотя и в искаженном виде, отражают их действительные желания и влечения.

Таким образом, в новой интерпретации гипотезы Фрейда речь шла уже не об извращенности отцов, а о бессознательном желании дочерей быть соблазненными отцами. Так в психоанализе впервые появляется комплекс Электры. Идея о мальчиках, неосознанно желающих быть соблазненньми собственными матерями, широко известна далеко за рамками психиатрии (комплекс Эдипа). Нужно сразу отметить, что обе эти идеи у Фрейда носят достаточно метафоричный характер, а их некритичес­кое, я бы сказал — вульгарно-примитивизированное понима­ние и объяснение — исключительная привилегия горе-анали­тиков и дикого психоанализа. Тем не менее, эта метафора достаточно точно отразила объективно существующие тенденции.

Уже после описания упомянутых комплексов Фрейд постулирует почти всегда присутствующую или неискорени­мую агрессивность ребенка по отношению к одному из родителей, чаще — одного с ним пола, объясняя эту агрес­сивность архаическим, то есть, фактически, генетически заданным, бессознательным желанием занять место одного из супругов во внутрисемейных, в том числе сексуальных, отношениях. И это тоже отчасти метафора, хотя ее поведенческие эквиваленты хорошо известны всем достаточно вниматель­ным родителям: в определенном возрасте, а именно — соот­ветствующем Эдипальной фазе психосексуального развития ребенка, практически все наши дети в той или иной форме высказывают одну и ту же идею: “Вырасту и женюсь на маме”, или, соответственно: “Вырасту и выйду замуж за папу”.

Это настолько обыденно, что мы даже не удивляемся, принимая этот вербальный эквивалент детских сексуальных пережи­ваний за одно из проявлений их сыновьей или дочерней, традиционно считающейся бесполой, любви. Хотя обычно ко времени этого заявления большинство родителей уже много­кратно были свидетелями проявлений первичной детской сексуальнсти, правда, до этого направленной только на соб­ственное тело, что естественно и нормально для этого возраста.

Предвидя возражения читателя-скептика или предпо­читающего оставаться в плену собственных иллюзий воин­ствующего моралиста, и, зная их типичные возражения, что все наши интерпретации лишь плод нашего собственного больного воображения, я предлагаю обратиться к объек­тивным данным и лишенной эмоций статистике. Не так давно доктор Эстер Кнорр Андерс (Германия) опубликовала данные, собранные в специализированном центре для анонимного обследования детей, подвергшихся сексуальному насилию. Эти данные свидетельствуют, что ежегодно в Германии около 1000 детей становятся объектом развратных действий, при этом 80% из них — девочки, а 98% преступников — мужчины, и в 1/3 случаев — отцы своих жертв. Еще в 65% случаев — другие члены семьи, а также друзья и знакомые. И лишь в 5% случаев это совершенно чужие люди. Нужно отметить, что эти данные, конечно же, занижены, так как далеко не все дети, оказавшиеся в подобной ситуации, обращаются за помощью в центры анонимного обследования.

Апеллируя к собственным наблюдениям, я могу сказать, что у двух моих пациенток (одной — жены и одной — дочери, случаи не связаны) такое не похвальное поведение мужей и отцов явилось лишь причиной немедленного развода без какой-либо огласки его истинных причин. При этом, если пациентка — бывшая жена, прервавшая сразу после развода вторую беременность, на всю жизнь сохранила демонстра­тивное отвращение и ненависть к бывшему избраннику, то соблазненная отцом пациентка-дочь в процессе многочис­ленных сеансов, вновь и вновь возвращаясь к этой теме, сообщала все новые (в том числе, внесексуальные) подроб­ности о периоде жизни с отцом, которые могли бы быть интерпретированы как оправдание его и поиск в нем пози­тивных черт.

Когда же (отвечая на ее запрос) я сказал ей, что, судя по всему, он был не таким уж плохим человеком, я почувствовал, что огромный камень свалился с ее плеч. И, думаю, это достаточно общее явление: традиционные мечты и фантазии о сильном и мужественном, любящем тайно и беззаветно, всегда оказывают более сильное влияние на оценки женщин, и редко кто из них действительно согла­шается, что ее соблазнитель, как бы порочен он ни был, достоин только порицания.

Мне известны также несколько аналогичных ситуаций, где главным “героем” был отчим, и, я предпола­гаю, что вероятность последних гораздо выше, так как, не вдаваясь в подробности, биологические основания запрета на инцест здесь присутствуют лишь гипотетически. Еще раз апеллируя к статистическим данным и суммируя изложенное, думаю, можно признать, что отказ Фрейда от первоначальной гипотезы об инцестуозных наклонностях отцов, вряд ли был достаточно обоснован, хотя это и не исключает особой и самостоятельной роли более поздней идеи о сексуальных фантазиях детей.

Таким образом, мы скорее всего имеем дело с двусторонним психологическим процессом, что, естественно, повышает вероятность его физической реализации. Нужно сказать, что вопрос об уже упомянутых выше неких биологических запретах на инцест является достаточно дискуссионным. Многие авторы подчеркивают, что общепринятое отвращение к инцесту носит скорее социальную окраску, нежели имеет какие-то биологические основания, так как табу на инцест существует только в человеческом сообществе. Сексуальные контакты у животных абсолютно не регулируются какими бы то ни было кровными отно­шениями.

До настоящего времени существуют находящиеся на примитивных стадиях развития племена, где инцестуозное сожительство является нормой. В историческом аспекте инцест становится пре­ступлением, фактически, только с появлением Библии и Моисеевых законов, первоначально распространявшихся лишь на браки с единокровными сестрами. До этого он был достаточно обыденным явлением, что также нашло отра­жение в Библии: Лот вступил в инцестуозную связь со своими дочерьми (при этом инициатива принадлежала последним); Авраам женился на своей единокровной сестре Саре; Иаков — на сестре своей первой жены; Рувим вступил в связь с женой своего отца — Валлой; сам Моисей был сыном связанных кров­ным родством тети и племянника.

Фактически, речь идет о целом периоде безгрешного и, следовательно, благословленного инцеста. В определенном смысле все наши любовные отношения имеют инцестуозную составляющую, потому что в каждой женщине мужчина ищет свою первую любовь — мать, а девушка — отца, и именно несовпадение этих устойчивых подсознательных идеалов, трудно совместимых ролей (мужа-сына, жены-дочери) и социально обусловленных эталонов выбора нередко создает основы семейных конфликтов и неврозов, приобретающих самые причудливые формы.

Я могу привести случай, когда лишь в процессе анализа пациентки удалось установить, что именно она сама постоянно подтал­кивала мужа к пьянству, так как именно этой черты недоста­вало ей для его полной идентификации с отцом. В большин­стве же тех, к сожалению — немногочисленных случаев, когда добрая, нежная и заботливая мать вновь воплощается в жене, а сильный, мужественный и ответственный отец — в муже, мы имеем действительно благословленные браки.

Таким образом, инцестуозно окрашенный брак оказывается самым счастли­вым. В целом, тесно связанная с инцестуозностью пробле­ма детской и взрослой сексуальности, ранее также составляв­шая одно из идеологических табу, только начинает входить в отечественную психологическую науку и психотерапевтическую практику. И мы надеемся, что предлагаемый читателю сборник работ основоположников и классиков этого направ­ления будет способствовать формированию адекватных и научно обоснованных подходов к этой проблеме.