ЗАМЕТКА ПЕРЕВОДЧИКА

Молчание ягнят - на Западе или у нас?

Читая шесть лет назад нижеприводимую статью, думалось: как же повезло, что мы живем в России, где большая часть того, что описывается в статье, и так всем понятно, где нет религиозных догм и строится поистине свободное общество, уважающее СВОБОДУ.

Россия середины 90-х годов производила впечатление оазиса, которого обошла стороной поднятая в Америке истерия из-за "не тех чувств". При принятии нового Уголовного Кодекса возраст согласия определяли в 14 лет (с оговоркой - "заведомо"), и НЕ криминализировали хранение или изготовление для личных целей какой угодно порнографии и эротики.

Но гром грянул. Российские экс-коммунисты, ныне в какие только цвета ни окрашенные, решили перенять американский опыт завоевания дешевой популярности, создавая образ врага из ничего.

Причем для того, чтобы тактика возымела успех на долгий срок, прибегли даже к помощи церкви (см. выступление "отца" Переслигина на горячевских слушаниях в ГосДуме 4 февраля 2002 г., открыто призвавшего к вершению самосуда над теми, кто отклоняется от "нормы" большинства). Имея своих людей в Министерстве Образования, в ноябре 2002 г. экс-коммунисты, поправ Конституцию, дали церкви даже право насаждать прямо в школах свои бредовые догмы, поддерживающие средневековое гонение на ведьм.

И у нас будет хуже, чем в Америке. При всей тупиковости сегодняшней ситуации ТАМ, такие размышления, как приводимые ниже, тем не менее, ТАМ ПУБЛИКОВАЛИ. Причем в изданиях достаточно солидных и известных своей консервативностью (Weekly Standard как раз такое). Прочтите, и подумайте, напечатали ли бы подобную статью сегодня у нас хоть в одном российском издании. Поскольку ответ, скорее всего, "нет", то что приходится ждать от очень недалекого будущего?


ШИК ПЕДОФИЛИИ

Мэри Эберштадт, Гудзоновский Институт

Журнал The Weekly Standard, 17 июня 1996 г.

Когда большинство американцев слышит слово «педофил», они обычно думают о людях подобно Лэрри Дон Макквею, который сам о себе отозвался как о «демоне – растлителе детей» («child molesting demon»), который был освобожден из тюрьмы в Восточном Техасе в апреле и переведен в Сан-Антонио, чтобы начать пристально наблюдаемую, но тем не менее полусвободную, новую жизнь. И когда большинство американцев думает о гуляющих по улицам людях подобно Макквею, они реагируют в основном так же, как и возмущенные, кричащие на улицах, несущие транспаранты жители Сан-Антонио. Одно из наиболее мягких высказываний, сделанных одним из них, было следующим: «Я конечно надеюсь, что будет больше обвинительных актов, чтобы вернуть Макквея обратно в тюрьму». Высказывание принадлежит председателю Совета Штата по Прощениям и Условным Освобождениям из Тюрем (state 'Board of Pardons and Paroles'), под чьим покровительством Макквей и был освобожден. Местные группы, отстаивающие права потерпевших, были менее сдержанными. Как подытожил, колеблясь между угрозой и надеждой, председатель одной из таких групп: «В этом городе он не будет в безопасности». Таким образом было аккуратно суммировано бдительное желание большинства родителей, размышляющих без особых сомнений над такими персонажами как Макквей.

В дополнение к потоку заметных уголовных дел как дело Макквея, прошлые несколько лет также засвидетельствовали продолжающуюся навязчивую идею общества в отношении злоупотреблений детьми в любой форме; Конгресс, по настоянию Белого Дома и Министерства Юстиции, ужесточил ответственность за распространение детской порнографии; а Билл Клинтон подписал конституционно сложный Закон Меган (‘Megan’s Law’), который делает для когда-либо осужденных в сексуальном злоупотреблении детьми невозможным анонимное переселение без оповещения ничего не подозревающих новых соседей.

И все же забавная вещь возникла на пути к сегодняшнему интенсивному страху и ненависти к Честеру-Растлителю (‘Chester-the-Molester’). Ибо даже когда граждане по всей стране искали новые пути ограждения макквеев этого мира от всех остальных нас, и даже когда общественная риторика о защите американских детей достигла оглушающих уровней, раздался ряд просвещенных голосов в защиту того, чтобы по-другому посмотреть на педофилию.

В конечном итоге, как это подводили к мысли некоторые из голосов, а что, если педофилия – это на самом деле преступление, в котором нет потерпевших? Что, если подростки, и даже дети, обладают гораздо большим контролем над своими эмоциями, над своими телами, над своей сексуальностью, чем мы думаем? Что, если сексуальные отношения со взрослыми фактически открывают молодым бОльшие возможности, придают молодым бОльшую силу? Что, если педофилы и потенциальные педофилы сами являются жертвами - эксплуатируемыми хитрыми молодыми людьми, которым они оказывают дружескую поддержку?

Есть также вопросы гражданской свободы. Справедливо ли послать людей в тюрьму за обладание, торговлю, и одержимое потребление детской порнографии, когда в действительности никому не наносится вред от таких действий? И как насчет понятия «возраст согласия» – разве это не анахронизм, в эру раннего сексуального развития подростков? Не следует ли снизить его до более практического уровня? Например, до четырнадцати? Или тринадцати? Двенадцати?

Когда-то читателю, теряющему сон от вопросов, подобных этим, достаточно было отправиться на Times Square, или сходить в местный секс-шоп, или возможно в самое ближайшее отделение Северо-Американской Ассоциации Бойлаверов (North American Man-Boy Love Association, NAMBLA). Но прошли те времена. Теперь он должен только подписываться на выдержанные в правильном стиле журналы, с правильно кромсающими тексты издателями и быть знакомым с работой правильных авторов. Трудно сказать, что получится из этих разбросанных по частям попыток, которые не представляют ничего похожего на движение, в попытке переубедить большинство из нас с вами в отношении намерений тех, кто упорно размышляет о взрослых, чьи сексуальные интересы направлены к детям. Назовите это последним вздохом нигилизма, который истощил себя, упорно ища любой возможный путь к освобождению, только чтобы найти ту последнюю дорожную заставу, все еще укомплектованную буржуа. Назовите это «шиком педофилии».

«Кожаный Папочка» Кэльвина Клейна (Calvin Klein’s Leather Daddy)

Для обывателей, лучшим известным примером этого явления была подвергшаяся прошлым летом [летом 1995 года] особенным нападкам кампания по рекламе джинсов Кэльвина Клейна, от которой в конечном итоге пришлось отказаться. В действительности, как покажут приводимые ниже факты, в сравнении с другими недавними дискуссиями по вопросам секса взрослых с детьми, эта рекламная кампания сама по себе оказалась – используя игру слов – чистыми детскими шалостями. Но для начала - обзор фактов.

Примерно год назад компания Кэльвина Клейна запустила серию печатных и телевизионных реклам, которые, согласно почти каждому критику, из тех кто их смотрел, причудливо и огорчающе напоминали детскую порнографию. Даже для публики, уже пресыщенной видом многих других провокационных образов от Кэльвина Клейна, произведенный этим последним усилием посев многим показался выходящим за рамками дозволенного. Прежде всего, это были сами образы: подростковые модели, в большинстве выглядевшие скучающими, с раскинутыми в стороны ногами и с торчащим нижним бельем, праздно бездельничающие в полураздетом состоянии. Была также и соответствующая окружающая обстановка. Дешевая деревянная обшивка и лохматые ковры предположительно должны были создать впечатление пригородной студии звукозаписи, как кажется, еще один визуальный образ из жанра детского порно.

По общему согласию, тексты для телевизионной рекламы, которая успела пройти только в Нью-Йорке, прежде чем ее убрали, были более чем убедительным доказательством приверженности кампании порнографическому канону. В этой рекламе закулисный мужской голос, казалось, используя комбинацию уловок и особых просьб, побуждал молодые модели отвечать на его позывы. «Ты хорошо следуешь указаниям режиссера, тебе нравится следовать указаниям режиссера?» – спросил голос у девочки. Подход к мальчикам был еще более непристойным: «Ты действительно классно смотришься. Сколько тебе лет? Ты сильный? Как ты думаешь, ты смог бы разорвать на себе эту рубашку? У тебя действительно классное тело. Ты тренируешься? Это видно.» И так далее.

Хотя в рекламе были и девочки и мальчики, любому сообразительному зрителю было ясно, что мальчики, гораздо в большей степени чем девочки, были главным объектом внимания. С одной стороны, не было ничего действительно нового в том, что там были именно такие образы девочек. Как подметил однажды критик из Adweek: «Девочки стали образами навсегда. Они не шокируют, как ни грустно об этом говорить». (И это особенно не шокирует в кампании по рекламе джинсов Кэльвина Клейна; в конце концов, прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как несовершеннолетняя Brooke Shields была использована для наводящего на ощущения эффекта.)

Но что было на самом деле нового в этом самом последнем всплеске, это был вопрос о том, кому позировали эти мальчики. Как едко заметил Джеймс Каплан в журнале New York, «что действительно задело многих людей, так это образы мальчиков - сухопарых и белогрудых, позирующих как очаровательные девушки, в частично расстегнутых джинсах от Кэльвина Клейна… Это была действительно сотрясающая устои реклама».

Талант также заточил острие. Реклама была отснята известным фотографом Steven Meisel (которому в заслугу ставятся, в том числе фотографии для книги Мадонны Секс (Madonna’s Sex book). Meisel, в свою очередь, сделал еще один выбор, интересный своей знаменитостью. Как писала Washington Post позднее в сентябре:

«Когда Президент Клинтон выступил против печально прославившейся рекламы Кэльвина Клейна… он возможно не знал, что голос за кадром в телевизионных версиях принадлежал джентельмену по имени Lou Maletta – также известному под именем Кожаный Папочка (Leather Daddy). Поскольку Кэльвин Клейн громко выступил в свою защиту, заявляя что в его рекламе не было порнографических намерений, Maletta был действительно забавно подобранным актером…

Maletta, 58 лет, является основателем и президентом базирующегося в Нью-Йорке гей кабельного телевидения (Gay Cable Network), которое выводит в эфир такие программы как “Gay USA”, ньюс шоу; "In the Dungeon," "about the New York leather scene"; и "Men & Films," которые воспроизводят отрывки из гей порно видео, и для которых был создан образ Кожаного Папочки Maletta.»

На следующий день Washington Post была вынуждена опубликовать уточнение: «В последний момент, по неизвестным причинам, Клейн лично распорядился заменить Кожаного Папочку профессиональным актером по дубляжу». Интересно, однако, что такое решение, возможно, по меньшей мере так кажется, свидетельствует об осведомленности кого-то, что есть такая вещь, куда заходить слишком далеко, и это решение является почти таким же серьезным выбором, как и изначальное назначение Maletta. То, что означает это решение, уже распознал любой искушенный наблюдатель, - что данная реклама имела очевидный бойлаверский сексуальный подтекст.

Второй интересный факт об исходе дела Клейна - это неумышленно разоблачающее объяснение, выдвинутое должностными лицами компании. Главная идея, кажется, была такова, что подростки являются более сексуально искушенными, чем многие взрослые хотят считать. «Миссия настоящей рекламной кампании джинсов Кэльвина Клейна», как информировала публику реклама, размещенная на целой странице в New York Times и в других изданиях, - это показать, что «молодые люди сегодня - здравомыслящее поколение, имеющее действительную силу характера и независимость. Они очень настоятельно определили, чего они хотят и чего они не хотят делать...» Это было послание такой силы, как потом многократно повторили должностные лица, что оно привело публику в большое замешательство. «Мир, - как сам Клейн сказал репортеру вскоре после того, как реклама была прекращена, - видит лишь отражение того, что происходит на самом деле.»

В каком-то смысле, Кэльвин Клейн попал в точку. Вся эта сотрясающая устои реклама в действительности отражала нечто реальное, хотя и совершенно отличное от того, что заявляли пост-фактумные объяснения. То, что эта реклама отображала, было нечто другое: она отображала идею о том, что НЕвзрослые (особенно если они мальчики) являются подходящими сексуальными объектами для взрослых (особенно если они мужчины).

Вопреки тому, что некоторые критики подразумевали в свое время, Кэльвин Клейн и его команда не изобретали идею использования секса между мужчинами и мальчиками для захвата общественного внимания; они просто вынесли мальчиколюбие на коммерческий плебисцит. Америка среднего класса, к удивлению магнатов моды, проголосовала за прекращение кампании. Но она была лишь одной из платформ, на которых проверялись ревизионистские гипотезы педофилии. Другие, более искушенные форумы оказались более желающими по-другому посмотреть на данный предмет.

«Шаг в Правильном Направлении»

Посмотрите на пример из New York Times, по мрачному стечению обстоятельств появившийся через недели после вспышки рекламной кампании Кэльвина Клейна. В то время, как читатели могут вспомнить, общественный страх перед маньяками-педофилами* был раздут открытием еще одной формы достижения [педофилами] объекта своего вожделения: домашнего компьютера.

* [американцы обычно используют слово ‘predator’ – «хищник», в России более используется в том же значении слово «маньяк» - далее в переводе будет именно это слово]

Несколько месяцев назад 16-летний мальчик убежал из дома, использовав билеты на автобус, предоставленные ему «другом» по чату. Похожие случаи знакомств стали предметом расследований ФБР и в результате Конгресс, под сильным давлением заинтересованных групп, приложил свою руку к изобретению законодательства, которое бы предотвратило эксплуатацию несовершеннолетних через киберпространство. В целом казалось, что это был холодный душ для тех, кто полагал, что эти самые чаты и доски объявлений имеют свою положительную сторону. Но это именно то, о чем New York Times рассказала на первой странице в репортаже Trip Gabriel под названием «Некоторые открытия on-line дали молодым геям путь к самим себе».

Хотя «ряд известных уголовных дел драматизировал угрозу от on-line маньяков», писал Gabriel, сами дети не разделяли таких страхов. Фактически, все молодые пользователи, проинтервьюированные для статьи в New York Times, «сказали, что угроза была преувеличенной, добавив, что они вряд ли будут встречаться вслепую с on-line знакомым». В действительности, если дети и испытывали какой-либо страх, то он оказался как раз обратным, - это страх того, что их линии общения будут перерезаны уходящими первыми с любых вечеринок некомпанейскими родителями и законодателями. Последнее законодательство, в частности, как выяснил репортер, «заставило некоторых молодых геев испытать опасения о будущем общения в on-line».

Ох и напуганными же они должны были быть. Ведь киберпространство в действительности является местом для выживания многих, как считает Times. «Обезумевший юнец» в Калифорнии был «на грани самоубийства» пока в 3 часа ночи не вышел на связь с «19-летним Daniel Cox, завсегдатаем на интернет чат канале, посвященном гей-подросткам». Cox оказал помощь калифорнийскому подростку и на следующий день «молодой человек был вновь on-line и чувствовал себя нормально, как сказал г-н Cox.» Такое, похоже, случается достаточно часто. Как выразился другой из этих самоотверженных благодетелей, некий Michael Handler, «17-ти лет, модератор группы новостей для гей-подростков» в Usenet:

«Мы хотим, чтобы каждый был тем, кто он есть, чтобы каждый был счастливым и не убивал себя, когда начнет о себе думать, что является чем-то отвратительным».

Другой подросток, Ryan Matsuno, однажды ночью «поместил сетование об одиночестве и получил более 100 электронных писем с поддержкой» в течение следующих нескольких дней, которые «придали мне мужества» и «инициировали мое сообщение моей матери [о том, кто я есть]», по словам самого Matsuno.

Еще один подросток, как нам говорят, использовал свои компьютерные навыки, чтобы перехитрить одну из редчайших вещей в киберпространстве, реального predator’а: «Dan Martin, 17-летний гей из Калифорнии сказал, что он в течение года общался on-line c человеком, утверждавшим, что ему 21. Иногда беседа переходила на сексуальные темы. Когда г-н Martin предложил встречу, человек отказался и подтвердил подозрения г-на Martin, что человек в действительности был средних лет. «После того, как я уличил его, я никогда больше не получал от него известий», - сказал г-н Martin.»

Как считает Gabriel, «сайты для гей и лесби подростков - источник некоторых из наиболее волнующих историй в киберпространстве».

Эти трогательные истории, продолжал репортаж в New York Times, с одобрением воспринимаются социальными работниками – по крайней мере некой Frances Kunreuther, директором «Агентства социальной поддержки для гей подростков на Манхэттане», которая говорит: «Я думаю, что интернет – это шаг в правильном направлении». В то же самое время, однако, социальные работники «предостерегают, что киберпространство не может быть заменой контактов лицом к лицу».

Но подождите: не контакты ли лицом к лицу являются тем, чего большинство людей опасается, когда они думают о присутствии детей в чатах сексуальной направленности? Хорошо, не имеет значения. Как не имеет значения, очевидно, и то, что любой логинящийся как подросток может быть 17-летним, а может и 70-летним, а может - и 7-летним. Единственное, что имеет значение, как это становится очевидным из репортажа Gabriel, состоит в том, что «электронный экран – это не сортир [популярное место гей контактов лицом к лицу]». Последнее высказывание принадлежит Reid Fishler, основателю интернет-сайта под названием «Организация Помощи Подросткам», которому, как сообщают, 19 лет.

«Угроза для его учеников, или только для него самого?»

Другим форумом, пожелавшим поставить некоторые трезвые вопросы о взрослых, сексуально заинтересованных в детях, явился журнал Vanity Fair. Большей частью, его глянцевые страницы кажутся маловероятной территорией, чтобы всерьез что-либо обсуждать – и уж тем более столь темные темы, как эта: не был ли преподаватель средней школы, одержимый детской порнографией, сам неверно понятой жертвой? Тем не менее, что это было в одном из выпусков Vanity Fair за 1992 год, где ветеран репортажей Джесс Корнблас (Jesse Kornbluth) опубликовал то, что, вероятно, является наиболее сердечным и сочувствующим из когда-либо опубликованных в «глянцевой» печати изображений осужденного распространителя детской порнографии.

«Игра Страсти в Эксетере» (“Exeter’s Passion Play”), так называлась статья, касавшаяся судьбы Лэрри Лейна Бейтмена (Larry Lane Bateman), бывшего учителя в элитной Академии имени Филлипса Эксетера (Phillips Exeter Academy), осужденного в октябре 1992 года за владение и перевозку детской порнографии. В предшествующее лето при обыске на его квартире полиция нашла 33 видеокассеты с детской порнографией. Полиция обнаружила также сотни порнографических лент, изображающих взрослых, точнее – мужчин, и другие записи, сделанные учениками из Эксетера по заданию Бейтмена, которые их учитель смонтировал и отредактировал по своему вкусу (например, увеличив изображение [скрытых одеждой] генитальных областей). Наконец, полиция также нашла сложное оборудование для видеосъемки, часть которого принадлежала Академии, позже оцененное между $200,000 и $250,000.

Как признал Бейтман позже, он увлекался детской порнографией уже 20 лет, приобретая ее, одалживая ее, вылезая из кожи вон, дабы заполучить ее, и самое главное, одержимо просматривая ее. Более того, по крайней мере некоторые знающие его люди знали, что он глубоко увлечен порнографией некоторого рода; статья в Vanity Fair упоминает по крайней мере двоих. Но вопрос о том, кто знал что, и когда, - рассматривался в ходе уголовного процесса над Бэтманом как по большей мере не имеющий отношения к делу. Процесс сосредоточился на четырех специфических обвинениях, касающихся детской порнографии. Дело в значительной степени базировалось на показаниях единственного свидетеля по имени Майкл Кэвен (Michael Caven), в свое время ученика Бейтмана в средней школе на Long Island, теперь превратившегося в главного обвинителя и осведомителя.

Бейтман отрицал наиболее серьезные обвинения со стороны Кэвена - что он растлевал Кэвена с 16-летнего возраста, и что он делал его порнографические изображения, пока тот не достиг совершеннолетия. Но что Bateman не мог отрицать, так это то, что в течение одного 1990 года он послал или передал Кэвену более 100 порнографических видеокассет и что по крайней мере некоторые из этих лент были с детской порнографией. Бейтман никогда не отрицал передачу Кэвену детской порнографии; он только отрицал, что пересылал эти специфические кассеты по почте. («Я не полный идиот», объяснил он на процессе.)

И еще. Согласно пред-приговорному отчету, представленному прокуратурой (US Attorney’s office), использовавшей одну из своих скрытых видеокамер, Бэтман заснимал мальчиков в Эксетере без их ведома в душевых и спальнях. «Мальчики, - сообщается в отчете, - либо были одеты в трусы, либо завернуты в полотенца, либо были вообще без ничего». Также в отчете был отмечен тот факт, что Bateman вмонтировал части из лент, сделанных учениками, в порнографические фильмы: «Г-н Бэтман скопировал фрагменты из лент, сделанных примерно 20 его учениками как домашнее задание, в мастер-копию, давая каждому отрывку названия типа «Парень Блондинки Зены» или «Отшлепанные ремнем»».

Тайная съемка учеников, монтаж и редактирование порно-фильмов, обмен порно кассет с бывшим учеником, превращение в порнографию видео, сделанных учениками как домашнее задание: не каждый оценит подобное увлечение учителя школы-интерната, даже не считая библиотеки детского порно на стороне. Конечно, это был подход, сформированный и самой Академией Эксетер, уволившей Бэтмана в течение 24 часов после его ареста. Что-то из этого подхода разделялось и районным судьей Jose A. Fuste, приговорившим Бэтмана в январе 1993 года к 5 годам заключения без права досрочного, временного или условного освобождения, по одному обвинению в хранении и двум обвинениям в пересылке детской порнографии между штатами. Приговор, хоть и далекий от максимально разрешенного законом, был далек и от снисходительности. (По четвертому пункту обвинительного акта следовала конфискация и Бэтман был также принужден сдать свое видео оборудование.)

[На решение суда] повлияло в частности то, что Бэтман не проявил никакого раскаяния за какую-либо часть из своих действий. Как выразились в репортаже, когда приговор был объявлен, «он сказал, что все еще не понимает, что было «столь неправильного» в том, что он делал. «Если бы я оказал давление на ребенка, если бы я кого-то обидел, если бы чья-то собственность была повреждена, тогда конечно имелся бы потерпевший»,- сказал г-н Бэтман. «Но где же потерпевшие?»

И действительно, где? Именно на тот вопрос репортер Джесс Корнблас намеревалтся ответить, и то, как он на него отвечает, вероятно, удивит некоторых из читателей. Ибо главным потерпевшим в деле Бэтмана, как выясняется, не был, скажем, Майкл Кэвен, или ученики Эксетера, заснятые в душевых, или даже все те маленькие мальчики, которых так или иначе побудили исполнить роли в фильмах с такими названиями как Ballin' Boys Duo, Young Mouthful, или Now, Boys! Нет, главным потерпевшим во всем этом – возможно даже единственным потерпевшим, если история, рассказанная в Vanity Fair, правильна, - по-видимому, явился сам Бэтман.

Во-первых, или как это ясно дает понять эссе Корнбласа, Бэтман был жертвой своего обвинителя, Майкла Кэвена. Кэвен, репортер сообщает нам, был проститутом, алкоголиком и наркоманом. Он эксплуатировал богатых, старших по возрасту людей (включая, как нам пишут, г-на Фрэнка Кэвена, успешного владельца нескольких гей-баров, юридически усыновившего своего молодого сексуального партнера в момент пьяного вдохновения).

Фактически, во всем эссе Корнбласа не появляется ни одного доброго или сочувствующего слова к человеку, который заявляет, что, когда был подростком, им злоупотреблял Бэтман. Но, что достаточно интересно, в статье присутствуют многие-многие высказывания от злословов г-на Кэвена (до усыновления – Паппас). Бывшим коллегой из бара Кэвен описывается как «ничтожный и эгоистичный человек. Он был полусумасшедшим… Он любил совать свой нос в любое грязное белье в городе.» Друзья Бэтмана, повествуется далее, «испытывают отвращение» к Майклу Кэвену. «Если бы он хотел сделать Лейну Бейтмену любезность, он мог бы просто сказать, «позволь тебе помочь», - отрывисто говорит один из них, - «Бэтман не заслуживает того, чтобы была разрушена его жизнь.»

Во вторых, Бэтман был жертвой «жестокости» и «морозящей обстановки» самой Академии в Эксетере. (Данный пассаж выглядит ироничным, поскольку под руководством Kendra O'Donnell, назначенного директором Академии в 1987 году, Эксетер, кажется, вступил в прогрессивную стадию потепления; именно при руководстве O'Donnell, например, Академия Эксетер, хвастающаяся теперь своим гей-гетеросексуальным альянсом (Gay/Straight Alliance), пригласила бывших выпускников-геев прийти и рассказать ученикам о своей сексуальности.) Конечно, увольнение Бейтмена было лицемерно; в конце концов, речь идет об учениках средней школы, которые, как по крайней мере явствует из повествования Корнбласа, являются умудренными житейски и искушенными сексуально. «Идея, что холостые преподаватели-мужчины могут быть гомосексуальны и могут ценить молодых людей, - пишет Корнблас, - не была бы для учеников Эксетера разрушающим душу открытием».

И, конечно, незадачливый Бэтман был также жертвой общества, которое вынуждает гомосексуалов действовать украдкой. Столкнувшись с консерватизмом в Эксетере, где «только один преподаватель открыто заявил о своей гомосексуальности», Лейн Бэтман остался в подполье. Это было времяпровождение в подполье, как обсуждается в статье, что привило ему вкус к детской порнографии. ««Это нездорово быть настолько скрытным, но Лейн никогда не чувствовал для себя в достаточной безопасности, чтобы раскрыться в Эксетере», -объясняет его друг, давно знавший об интересе Бэтмана к порнографии.... «Он ушел глубоко в фантазии. Это сексуальное кино – наследие нахождения в подполье»».

На случай, если читатель не уловил идею, Бэтману также предоставляют возможность растолковать ее непосредственно:

«Бэтман говорит, что он начал приобретать материалы, которые в конечном итоге погубили его, еще за несколько лет до того, как он начал преподавать в Эксетере, еще когда он открывал сам себя и хотел наверстать упущенное. «В течение многих лет можно было купить все что угодно, и я приобрел несколько фильмов и книг, в которых изображались юные мальчики», - говорит он. «Для меня эти изображения были эстетическими, а не порнографическими. Я знаю, люди говорят, что эти изображения презренны – но почему вы так думаете? Ключевой момент в том, что я идентифицировал себя с мальчиками, а не с мужчинами. Если бы кто-то молодой зажал меня, когда я был в том возрасте, и сказал: «Позволь мне научить тебя кое-чему», - я бы ответил: «Конечно».

И здесь, как и в примере с Кэльвином Клейном, мы подходим с самому сердцу шика педофилии: он - в мальчиках. Именно мальчики и мальчики сами по себе - видятся как законная сексуальная добыча. Поскольку, если бы тайник Бэтмана с детской порнографией показывал маленьких девочек, а не маленьких мальчиков, немыслимо, чтобы он стал объектом сочувствующего описания в таком журнале как Vanity Fair. То, что преподаватель, чьи сексуальные вкусы направлены на мальчиков, а не на девочек, сумел прийти к тому, что потребовал культурного дозволения на такие предпочтения – это именно «наследие подполья» и именно это кажется наиболее глубоким смыслом скандала в Эксетере.

Хотя и склоняясь в пользу Лейна Бэтмана, и несмотря на, как кажется, сделанное предположение, что детская порнография может быть преступлением без потерпевших, статья в Vanity Fair по крайней мере приостановилась у самого порога одобрения детской порнографии, либо педофилии как таковой. Удивительный факт: это в ретроспективе может показаться позитивным в свете очерка, появившегося двумя с половиной годами позже в другом стильном, широко распространяющемся журнале, в New Republic.

Замолвим слово за NAMBLA

Наиболее открытая попытка со стороны серьезного журнала предоставить педофилам место за столом, была предпринята в рубрике "Washington Diarist" в New Republic за 8 мая 1995 года, в статье Ханны Росин (Hanna Rosin) под названием "Chickenhawk" («Трусливый хищник»). Как бы вдохновленная «захватывающим» документальным фильмом под тем же самым названием о Северо-Американской Ассоциации Бойлаверов (NAMBLA), статья "Chickenhawk" открывается следующей цитатой героя фильма, педофила из реальной жизни по имени Лейланд Стивенсон (Leyland Stevenson): «Он - точно как расцветший цветок. Он - в той совершенной стадии, в которой кажется сродни гермафродиту.... Он находится в такой замечательной неопределенности между ребенком и подростком, он - конечно же, подросток, но имеет в себе это сверхъестественное женское изящество».

Стивенсон, конечно же, говорит о маленьком мальчике. Это - цитата, предназначенная встряхнуть читателя, и без сомнения, для большинства читателей она все еще производит этот эффект. Уже пригласив читателя вообразить ребенка таким, каким он видится педофилу, Росин далее переходит к чему-то еще более авангардному: к незатейливому обзору мальчиколюбия и Северо-Американской Ассоциации Бойлаверов (чей неофициальный девиз, как некоторые читатели могут знать - «В восемь уже слишком поздно»).

«Трусливого хищника», объясняет автор, «стоит увидеть», потому что он «преуспевает, по крайней мере частично, в придании монстрам человеческого лица». Хотя это может быть и правдой, что Лейланд Стивенсон – «наихудший кошмар для каждой матери», но также истинно и то, или по крайней мере истинно согласно Ханне Росин, что Стивенсон и его сотоварищи - члены NAMBLA - получили излишне плохую репутацию. В документальном фильме «отсутствуют порно оргии», сухо обращает внимание Ханна, «равно как и нет каких-либо связанных мальчиков, которые бы томились в подвале NAMBLA». Сама по себе NAMBLA, попутно объясняет Ханна, «функционирует главным образом как группа поддержки для фантазеров, с сопутствующими форумами «для любителей связывания жертв»». Подобно членам любой другой группы, объединенной общими интересами, ее рядовые члены имеют свои скучные мероприятия; они проводят круглые столы (где они «обнимаются и делятся историями преследований»), собирают членские взносы, обмениваются «бюллетенями». Такая деятельность не только безвредная, как это кажется, но ее приоритетность настоятельно предписывается и самим клубом. «Политика группы, - заверяют нас, - состоит в строгом запрете на контакт с реальными мальчиками, а также на любые незаконные фотографии в помещениях [Ассоциации].»

Затем Росин отдает должное «храбрости» NAMBLA. «В конце концов, - пишет она, - по сей день ересью считается даже сама мысль о возможной легитимности (законности) их чувств». Сегодняшние педофилы, напоминает она нам, живут в особенно неблагоприятные времена. Практически, дела едва ли могут быть хуже; свидетельством тому – жесткий разговор о детской порнографии в «Контракте с Америкой». Даже Президент Клинтон, саркастически обращает внимание Ханна, «был запуган до того, что занял смелую позицию против «мягкости в отношении детской порнографии»». И тем не менее, несмотря ни на что, NAMBLA продолжает отважно «поддерживать всю свою законную деятельность», даже публикуя номер своего телефона в Нью-Йорке.

В равной степени, как взрослые из NAMBLA оказываются более невинными, чем можно было бы ожидать, так и мальчики, в свою очередь, оказываются намного более искушенными. Как рассуждает Росин, «может быть даже так, что расцветающий молодой жеребец господствует над стареющим, весящим больше нормы одиноким мерином.» И какого возраста мальчик должен быть, по представлению Росин / NAMBLA, чтобы квалифицироваться как «расцветающий молодой жеребец»? Шестнадцати? Четырнадцати? Двенадцати? Нет? Хорошо, а как насчет десяти?

«Один член NAMBLA, которому пошел третий десяток, привлекательный блондин с разрезами голубых глаз, описывает свой сексуальный опыт, испытанный в 10-летнем возрасте со своим учителем карате. «Я подошел к нему. Я знал, что я делаю. Я чувствовал себя очень решительным. Я чувствовал, что контролирую наши отношения, что очень хорошо для ребенка. Это развеивает миф о том, что взрослые всегда господствуют в таких взаимоотношениях. Я управлял им. Я был у власти.»

Что ж, мальчики только хотят развлечься - или, как сдается, делает вывод New Republic, только мальчики хотят развлечься. Это «правдоподобно», размышляет Росин, что «мальчик-подросток может быть согласным на секс со старшим мужчиной». Одновременно, хотя она одобрительно обращает внимание на то, что, например, возраст согласия в Нидерландах - двенадцать, - она ни в коем случае не защищает изменение возраста согласия для девочек. И она, соответственно, сторонится предположения, что цифра для «расцветающего молодого жеребца» может быть аналогична цифре для «расцветающей молодой неряхи» - фраза, появление которой без сомнения вызвало гнев порядочного числа читателей New Republic. Достаточно забавно, что «Трусливый хищник» сам по себе прошел почти без комментариев со стороны тех же самых подписчиков.

«Дети хотят угодить тебе»

Фактически, эти последние попытки замолвить хорошее слово за педофилию - не настолько хорошо осведомленные, как они представляются с самого начала. Подобные темы запускались в ход в течение многих лет рядом осознанно самоопределившихся гей-писателей, и не только из тех, кто находится с края культуры, но и несколькими из числа перешедших в господствующий литературный рынок.

Возможно, наиболее видный из этих авторов – бурно приветствуемый прозаик и эссеист Эдмунд Уайт (Edmund White). Автор ряда с энтузиазмом принятых романов - Forgetting Elena, A Boy's Own Story, и The Beautiful Room Is Empty, Уайт также сделал блестящую карьеру как редактор и автор многих очерков. Он работал в Saturday Review и Horizon, редактировал для Vogue и House and Garden, а также писал эссе, публиковавшиеся в изданиях от New York Times Magazine до Christopher Street. В 1980-м году ряд его статей, в которых он размышлял над жизнью геев после освобождения [в результате сексуальной революции в конце 60-х] (post-liberation gay life), был собран в еще один широко одобренный критиками сборник States of Desire: Travels in Gay America.

Уже только благодаря времени своего появления (сборник представляет собой рассказ о праздновании гей-жизни в Америке от города к городу, и был опубликован в самый канун появления СПИДа), States of Desire остается очаровательным и ретроспективно острым социологическим документом. Но эта работа заслуживает памяти еще кое из-за чего: это, вероятно, наиболее критически оценивавшийся репортаж, в котором табу против педофилии было исследовано на значительном протяжении и оценено как архаичное - суждение, которое как ни странно прошло по сути без комментариев со стороны восхищающихся Уайтом критиков.

На протяжении большей части своего размышления, Уайт тщательно придерживается метода «олимпийского риторического монолога» («с одной стороны это, с другой стороны то»), в котором одна сторона, как и в большинстве таких монологов, умудряется последовательно сделать противоположную сторону лучше.

Педофилия, утверждает Уайт вначале, «является наиболее полемическим вопросом» для многих участников гей движения. Читателя подводят к пониманию, что это также очень сложный предмет. Один гей, по-видимому сам не педофил, выразился словами, которые автор цитирует с одобрением: «Нет никакого способа ответить на этот вопрос [о предмете педофилии] без всестороннего исследования его. Мы нуждаемся в информации и времени для того, чтобы иметь возможность обсуждать его. Нет никаких ясных ответов – да и кто сможет их дать?»

Уайт готов попытаться.

«Те, кто выступает против педофилии, - постулирует он, - доказывают, что «согласие» или видимое сотрудничество восьмилетнего бессмысленны». С другой стороны, «те, кто защищают педофилию, отвечают, что дети способны с малолетства выказывать нежелание.» Аналогично, «критики педофилии утверждают, что взрослым очень легко манипулировать детьми – через угрозы, через применение физической силы, через устное принуждение, через деньги». Здесь, опять же, противоположной стороне предоставляется последнее – и наиболее длинное слово:

«Защитники педофилии (как и многие другие люди) возражают, что дети уже эксплуатируются взрослыми в нашем обществе – они стращаются своими родителями; находятся в финансовом и юридическом подчинении; часто подвергаются побоям. И у них мало юридических прав при попытке избежать карающих их взрослых. Они не имеют права голоса, они не имеют права выпить, они не имеют право убежать из дома, они не имеют права ходить в определенные кинотеатры, они не имеют права отказаться идти в школу, они не имеют права не повиноваться [установленному для них] законом комендантскому часу - и они не имеют права определять свои собственные сексуальные потребности и предпочтения. Педофилы находят это лицемерным, что наше общество должно так «прорабатывать» тему сексуальной эксплуатации детей и быть настолько беззаботными в отношении всех других (и возможно наносящих гораздо больший вред) форм эксплуатации. Как ничто другое, спорят педофилы, секс может быть тем способом, через который дети могут завоевать серьезное внимание со стороны взрослых, действуя с ними при этом на равных; если ребенок является вашим возлюбленным, вы будете обращаться с ним с уважением.»

А где же наш рассказчик видит себя между этими лагерями? «Я не считаю своим делом давать рекомендации в отношении секса с подростками», - застенчиво пишет он, - поскольку «я просто не собрал достаточно информации о различных сопутствующих вопросах». В то же самое время, настаивает автор, «вопрос о сексе с детьми остается открытым»; и Уайт предпринимает конечную попытку добраться до сути вопроса, взяв интервью у настоящего педофила в баре в Бостоне.

Этот человек, прохладно сообщает автор, «имеет возлюбленного двенадцати лет (он встретил его, когда мальчику было шесть)». Далекий, однако, от образа ненасытного маньяка, которого столь боится широкая публика, наш педофил едва мог казаться более эфирным. Ему тридцать шесть лет, он одет в полинявшие джинсы, его лицо столь же невинно и жалобно как у Петрушки. Его голос с придыханием и легок, его манеры беспокойные и почти скромные». Чтобы устранить любое последнее сомнение в его приемлемости для приличной компании, Уайт стирает таковое своим последним комплиментом: «Я испытал, - откровенно пишет он, - сильное притяжение к нему».

Затем следует беседа, в которой подробно, с нежностью изложены любовные переживания Уайтовского педофила. Уайт спрашивает, как человек встретил его нынешнего «любовника», и педофил отвечает: «На пляже. Он был там со своей мамой. Он подошел ко мне и начал говорить. Ты знаешь, дети должны всегда делать такие шаги сами». На случай, если этот момент не был уловлен, Уайт повторяется несколькими строчками позже, на сей раз спрашивая более недвусмысленно: «Твой друг брал сексуальную инициативу в отношениях с тобой?» «Абсолютно так», - подтверждает Петрушка и добавляет, - «Я был с детьми с тех пор, как мне исполнилось двадцать два, и в каждом случае дети были инициаторами».

«Что вы вдвоем делаете в кровати?» - продолжает расспрашивать Уайт. За этим следует графическое описание, которое педофил заканчивает на грустном примечании. Поскольку имеется, как это становится понятно, по крайней мере одна проблема с любовью между мальчиком и мужчиной, которую большинство читателей не могли ожидать: а именно то, что дети слишком сильно любят». «Мой последний возлюбленный, - поясняет педофил, - сказал мне, что ему не нравится, когда в него входят. «Почему же ты мне сразу об этом не сказал?» - спросил я. «Потому что тебе это так сильно нравилось – я хотел угодить тебе». В этом проблема - дети хотят угодить тебе».

Вторым писателем, без обиняков обратившимся к вопросу о мужчинах и мальчиках, на сей раз подростках, явился Лэрри Крамер (Larry Cramer), автор весьма отмеченной критикой пьесы, посвященной теме СПИДа, Нормальное Сердце (The Normal Heart), и более раннего романа под названием Подруги* (Faggots) (1978), один из классиков пост-освободительного гей жанра.

* [Faggots – дословно переводится скорее как «пидовки», термин как в английском, так и в русском - как ругательный (когда употребляется гетеросексуалами), так и нейтральный (в понимании тех, кто знает, о чем идет речь); для целей настоящего перевода выберем слово, не имеющее отрицательного значения, «подруги».]

Сравнение между Крамером и Уайтом особенно полезно, поскольку эти два писателя заметно отличаются друг от друга по ряду важных направлений. Прежде всего, авторская перспектива Крамера, так же, как и его политическая фигура: он - известный активист и соучредитель New York Gay Men's Health Crisis, сделали его чем-то аномальным в избранных им кругах. Между семидесятыми годами и началом СПИДа, в то время, когда наиболее видные фигуры гей-движения предвещали наступление эпохи комфорта после пост-обструкционного «освобождения» (post-Stonewall “liberation”), Крамер был почти одинок в подчеркивании темных сторон. К примеру, Подруги, - спорная книга и тогда, и по сей день, рассказывает о тяжелом положении человека, ищущего гомосексуальную любовь в полной наслаждений лучшей поре Манхэттана и Fire Island. Крамер включает несколько сцен, в которых старшие мужчины вовлекают в употребление наркотиков, обольщают и соблазняют мальчиков-подростков. Наиболее видный среди них - 16-летний мальчик по имени Тимми, введенный в светскую жизнь на вечеринке рядом искушенных мужчин и в конечном итоге «с жадностью поглощенный» десятью мужчинами одновременно. В ходе этого грубого описания – одного из нескольких с участием юных мальчиков - Крамер неоднократно обращает внимание на «красоту» Тимми, его «подростковую кожу», его статус «запретного плода». Один за другим, мужчины на вечеринке уступают обаянию Тимми, включая даже самого крепкого из них ("the Winston Man"), который находит себя «возбужденным до такой степени, какой не было с тех пор», как он закончил среднюю школу.

Судьба Тимми в ходе книги, стоит добавить, далеко не счастливая. Допускает ли Крамер, что такова цена, уплачиваемая за декадентство (упадок), или же тут присутствует молчаливое сопереживание при описании самозванных «отцов» Тимми? Читателю остается только догадываться. Намного менее двусмысленная, по крайней мере, роль, которую сыграл Тимми и другие «юнцы» в мире, описываемом в Подругах.

Еще один прославленный гей писатель, направивший разговор на тему секса с несовершеннолетними, был покойный Поль Монет (Paul Monette). Вышедшая в1988 году его книга Borrowed Time: An AIDS Memoir получила премию в номинации National Book Critics Circle Award и шумно приветствовалась многими как «одна из наиболее красноречивых работ, родившихся в результате эпидемии СПИДа» (USA Today). Его вышедшая в 1992 году книга Становясь мужчиной: история половины жизни (Becoming a Man: Half a Life Story) завоевала премию National Book Award. Именно в этом произведении Монет, подобно Эдмунду Уайту до него, выдвигает то, что однажды было спорным тезисом о сексуальных желаниях препубертатных мальчиков. «Девять лет - не слишком ранний возраст, чтобы почувствовать племенной зов (tribal call)», отмечает Монет в самом начале при воспоминании о своих собственных детских приключениях с мальчиком того же возраста. «В девять с половиной [я был] уже достаточно взрослый», - повторяется он позднее, добавляя ставшую уже знакомой ноту, что «для меня, по крайней мере, тогда произошла победа невинности над миром притеснения».

Несколькими главами позже, при воспоминании о прерванном эпизоде, который у него был со старшеклассником, когда он преподавал в школе-интернате, Монет озвучивает еще одну тему, которая теперь бы гарантировала шок: о хищном (маниакальном), решительном подростке. «Позади скрежещущих зубов страсти, - пишет автор о своем первом сексуальном контакте с данным мальчиком, - я слышал рябь смеха, так что один из нас явно забавлялся. И скорее всего это был Грэг, поскольку я был слишком занят переживанием греха и смерти, чтобы играть».

«Именно Грэг всегда сам выбирал время, - продолжает он, добавляя драматично. - «Я был постоянно готов бросить что бы я ни делал... Я жил в плену у непредсказуемых потребностей Грэга».

Это вовсе не значит, что Монет в тот момент чувствовал себя освобожденным от ответственности за свою любовную связь – совсем нет. «Если я и придал особое значение тому факту, что был соблазнен – все это был Грег: и его желание, и отвага, и дальнейший контроль, и это не означает, что я не чувствовал вины… Я был тем, что гетеросексуалы в тайне думают о каждом из геев – маньяком, вербовщиком, ознакомителем мальчиков с актами тьмы». Но обращение вины на себя, -приходит он к заключению, - было лишь ложным самосознанием. Поскольку в конечном итоге «я не думаю так теперь. Двадцать лет выслушивая рассказы геев о том, как они соблазняли более старших, когда сами были подростками, пролило на все это совсем другой свет.»

Пролетели ли все эти пробные воздушные шары без реакции в общественной голове? Один из немногих критиков, принявших их к сведению, был Брюс Бауер (Bruce Bower), в своей книге Место за столом (A Place at the Table,) жестко критикующий Эдмунда Уайта, в особенности за его заступничество за секс между мужчинами и мальчиками. «Такой радикализм, - спорит Бауер, - является частью извращенного наследия подполья, наследия, которое вынудило авторов «субкультуры», подобно Уайту, к постоянному занятию позиции для «удара в лицо» из-за их притеснения остальной частью общества».

Но писатели с незапамятных времен терпели притеснения – включая заключения в тюрьмы и казни – причем и без того, чтобы заниматься защитой педофилии. И что это за вид «притеснения», который, будем более точными, приносит известность, удачу, восторженные отзывы критиков, национальные премии, и – как в случае Эдмунда Уайта – членство в Гуггенхайме (Guggenheim fellowship) и посвящение в Кавалеры Ордена Изящных Искусств и Литературы (Chevalier de l'Ordre des Arts et Lettres)?

Научная педофилия

Фактически, даже люди, подобные Уайту, были много более производными, чем им когда-либо хотелось верить. Уберите руки! (простите за выражение). Настоящим большим папочкой шика педофилии (the real big daddy of pedophilia chic) мог быть только давно скончавшийся Альфред К. Кинзи (Alfred C. Kinsey). Как Judith A. Reisman и Edward W. Eichel отмечают в своем изданном в1990-м году публичном разоблачении под названием Кинзи, Секс и Фальсификация (Kinsey, Sex and Fraud), «это именно в работе Кинзи было обосновано понятие «нормального» детского сексуального желания» - понятие, которое, как свидетельствует их книга, было испытано в лабораторных условиях на телах сотен детей, в основном мальчиков, способами, которые сегодня могли бы рассматриваться как правонарушения, за которые следует сажать в тюрьму.

Как же Кинзи и его команда избежали неприятностей? «Как мы можем теперь видеть, - написал Том Бетелл (Tom Bethel) о фактах, добытых Кинзи, в их превосходном обзоре, опубликованном в мае 1996 года в журнале American Spectator, наука имела очень большой престиж в то время, и Кинзи использовал это. Любое извращение могло быть прикрыто халатом ученого и получением результатов для научного исследования».

И все же, если Кинзи теперь подвергается публичному разоблачению, его интеллектуальные наследники все еще делятся своими исследованиями. Для того, чтобы составить конечную модель шика педофилии – искусно украшенную необходимыми диаграммами, таблицами, моделями, и разговорами о методологии – возьмите том, опубликованный в 1993 году издательством Prometheus Books. Как, наверное, указывает уже название издательства - Прометей – ему присуще стремление срезать кромки, и его книжный каталог свидетельствует о явном внимании к таким вопросам, как паранормальная (не поддающаяся объяснению) психология, свободомыслие и гуманизм. И еще, конечно, поднимите [сделанное в 1987 году] трансатлантическое исследование достоинств педерастии под названием Детские Сексуальные Контакты со Взрослыми: Научное Исследование (Children's Sexual Encounters with Adults: A Scientific Study), с тремя авторами идентифицированными как C.K.Li (клинический психолог в Пейсли, Шотландия (“a clinical psychologist in Paisley, Scotland”)), D.J.West ( почетный профессор клинической криминологии при Кембриджском Университете ("Emeritus Professor of Clinical Criminology at Cambridge University"), и T.E.Woodhouse (сотрудник криминологических исследований в Илинге, Лондон (“a criminological research worker in Ealing, England”).

Подобно нашим предыдущим изыскательским обзорам взглядов на секс с детьми, работа Children's Sexual Encounters wth Adults имеет сексуальный уклон, концентрируясь на «поражающем контрасте» между мальчиками и девочками, когда дело доходит до секса со взрослыми. («Исследования, как несколько пространно объясняют авторы, показывают, что в целом мальчики гораздо менее, чем девочки, способны испытать плохие эффекты, связанные с сексуальными контактами со взрослыми».) И, по утверждению авторов,

именно не сексуальные контакты как таковые ставят детей в проблематичное положение, а скорее культурные предрассудки, с которыми большинство членов общества судит о таких актах. «Наносящие детям вред эффекты от интимных контактов со взрослыми при отсутствии пенетрации, - обращают внимание авторы в разделе «культурная относительность», - являются несомненно психологическими, а не физическими, и в значительной степени зависят от того, как данные ситуации рассматриваются в обществе, в котором воспитывался ребенок».

Опять же, и Ханна Росин, и почитатели NAMBLA повсеместно оценят научное исследование, которое подчеркивает положительную сторону мальчиколюбия для конкретного мальчика. Как это сформулировано в одном типичном параграфе:

«Имеется значительное количество доказательств того, что некоторые мальчики весьма счастливы в отношениях с гомосексуальными мужчинами, пока дело не всплывает на поверхность и не вызывает скандал или полицейское расследование... Подавляющее большинство [мальчиков в исследовании 1987 года] были из явно нормальных семей, но были рады получить дополнительное внимание и патронаж от преданного взрослого, и охотно шли на его сексуальные просьбы.»

Родители повсеместно бы вздохнули с облегчением, узнав, что педофилы не являются теми маньяками, как их принято представлять, но близкими по духу доброжелателями, подобно Уайтовскому очаровательному Петрушке. «Мужчины, сближающиеся с мальчиками, - пишут в заключение социальные ученые, - как правило ищут то, что представляет собой любовь. Они употребляют постепенное и ласковое убеждение. Обычно педераст не ищет подхода насильственным путем - во всяком случае не более, чем обычный гетеросексуал, когда он выбирает себе подходящего взрослого партнера…»

Когда почти каждый вид заступничества приходит экипированный статистическими батареями, не должно вызывать удивления, что педофилы и их союзники обзавелись как бы собственным научным аппаратом. Только неискушенный читатель был бы удивлен, обнаружив столь подкрепленную цифрами полемику, выставленную передовым уважаемым издательством и рекламируемую в книжном каталоге Barnes and Noble. Но в таком случае, только неискушенному и оказывается нужным то переобучение, что предлагается с указанных страниц. Вот где, возвращаясь к фигуре Лэрри Дона Макквея, казалось бы, встает вопрос шика педофилии. В одном углу - разгневанные родители со всей страны, зовущие на помощь в защиту своих детей; в другом - высушенные салонные мыслители, начавшие вяло задавать вопрос, действительно ли вкус к детской плоти настолько непростителен, в конце концов. И удивляются, почему идет война культур.